Читать книгу - "Соперница [litres] - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

с форс-мажорными обстоятельствами они вынуждены закончить спектакль. Вспыхнули протесты. На него набросились с упреками. Он поспешно удалился. По рядам пробежал слух, что Каллас, укрывшаяся в своей гримерке, заявила, что у нее несмыкание связок, и отказалась возвращаться на сцену. Так вот кто виноват!

Президент Республики спешно покинул театр, приглашенные с глухим ропотом удалились, а заплатившие за билет зрители, выплескивая недовольство, сгрудились на улице у служебного выхода, решив дождаться гречанку, чтобы выразить свое негодование. Назревал самосуд.

Обрадованная Карлотта отправилась домой – понятно, что скандала не будет, поскольку Каллас сможет добраться до отеля «Квиринале»[28] по тайному подземному переходу, известному только певцам. Она лежала, опьяненная сказочными воспоминаниями: свист, возмущенные крики, негодующие вопли, а главное – взгляд, тот взгляд, которым они обменялись, изменивший соотношение сил, насмешливый взгляд, которым Карлотта наградила соперницу: «Ты желала моей погибели? Теперь твоя очередь!» Мысленно она еще раз поблагодарила бабушку за действенность ее проклятия.

В ту ночь она спала сном праведника, в ее случае удовлетворенного мщением.

Эхо этого инцидента, как лесной пожар, охватило всю страну. В мгновение ока скандал приобрел национальный масштаб – Мария Каллас посмела оставить ни с чем президента Республики, который на предыдущей неделе сделал ее кавалером ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой»![29] Затем инцидент вышел на международный уровень. Газеты, журналы и телеканалы от Европы до самой Америки раздували скандал, потому что, хотя мало кто помнил имя президента Джованни Гронки, Марию Каллас знали все.

В Риме у отеля «Квиринале» выстраивались толпы жаждущих освистать певицу, на стенах появлялись ядовитые граффити, ходили оскорбительные сплетни: мол, высокомерная Мария Каллас не могла смириться с успехом тенора Франко Корелли, тщеславная примадонна больше не переносит критики, она жаждет бесконечных оваций и восторгов.

В последующих спектаклях партию Нормы исполняла другая певица, Анита Черкетти[30]. Карлотта была бы не прочь воспользоваться возможностью заменить соперницу, но, увы, она по глупости пренебрегла этой партией; кантабиле Беллини, подвижное, с обильной орнаментикой, его мелодии, рассчитанные на долгое дыхание, – все это требовало больше работы, чем оперы Верди или Пуччини, тем более что в «Норме» на фоне редких аккордов оркестра голос звучал практически одиноко. И конечно, в этом репертуарном пробеле была повинна Каллас, а не собственная лень Карлотты: она не могла уделять время романтическому бельканто, чтобы заработать на жизнь, ей приходилось петь партии, которых от нее требовали, – ее ведь не содержит богатый ублюдок!

Через неделю Марию Каллас и ее мужа Джованни Баттисту Менегини видели на выходе из отеля «Квиринале» в окружении усиленной охраны; они покинули полуостров на самолете.

Карлотта наслаждалась каждым мгновением этого фиаско. Однако после отъезда Каллас она обнаружила, что ее повседневная жизнь ничуть не изменилась. В течение нескольких месяцев ее карьера развивалась все так же вяло, в крупные театры ее не приглашали и, несмотря на аплодисменты и редкие «бисы», о ней вообще не вспоминали. Она занималась своей работой так же незаметно, как пекарь печет хлеб. Каллас, подобно Аттиле, сжигавшему все на своем пути, уничтожила ее.

Узнав, что Рената Тебальди, уставшая от соперничества и постоянных сравнений с Марией Каллас, решила переехать в Северную Америку, Карлотта ухватилась за эту идею: лично она отправится в Южную. Но почему туда? Прежде всего, она была счастлива отдать Соединенные Штаты на откуп Тебальди, чтобы не изнурять себя постоянным соперничеством с певицей, не обладавшей высоким до. А еще она получила туманный запрос из Мексиканской оперы – то ли в Мехико, то ли в Чихуахуа. И наконец, некогда у нее был пылкий любовник, боливийский предприниматель, которого занесло в Италию, – он потряс ее своими постельными подвигами, и она заподозрила, что латиноамериканские мачо щедро наделены достоинствами, ради которых не грех сменить полушарие.

Жизнь в Аргентине протекала приятно. Пропахший сигарами импресарио добывал для нее контракты, голосовые связки обеспечивали Карлотте достойные гонорары, к тому же она регулярно получала сообщения о том, что ее соперница мало-помалу выбывает из игры. Каллас познакомилась с миллиардером Аристотелем Онассисом, развелась с Менегини и, обуреваемая пылкими чувствами, все меньше времени уделяла оперной карьере, которая шла на спад со скоростью света; в тридцать пять лет, в возрасте, когда ей только предстояло достичь вершины, она сражалась с голосом, перестававшим подчиняться, отменяла выступления, пела крайне редко, отваживаясь исполнять всего две партии, Норму и Тоску. У нее осталась лишь горстка преданных поклонников; журналисты, критики и широкая публика осуждали певицу за то, что для Карлотты было очевидно с самого начала: плохо сбалансированные регистры, размытый, чтобы не сказать тусклый тембр, металлические высокие ноты и назойливое вибрато. Уже говорили не об искусстве Каллас, а о ее вокальном декадансе. В Париже в 1964 году она в последний раз спела «Норму», пропуская ноты и замыливая пассажи; в конце второго акта она лишилась чувств и впала в коматозное состояние. Позднее в Лондоне она еще раз рискнула исполнить «Тоску», после чего окончательно сошла со сцены в возрасте сорока двух лет.

– А ведь я предупреждала, что погрешности вокальной техники вынудят ее покинуть профессию. Она была уверена, что ее голос – это социальный лифт, а в итоге оказалась на лестнице!

Карлотта, раньше всех поставившая верный диагноз, наслаждалась местью, исполняя все те же партии, что и в начале своей карьеры! Конечно, она выступала во второсортных театрах южноамериканского континента, не слишком продвинутого в музыкальном отношении, но все же ее хвалили, ей аплодировали! Карлотте Берлуми, как она и предрекала, удалось сохранить голосовые связки в приличном состоянии, поэтому до шестидесяти лет она неизменно исполняла роли влюбленных девушек…

Мария Каллас, жившая затворницей в своей парижской квартире, узнала из газет, что Онассис, которого она так любила, бросил ее, чтобы жениться на Джеки Кеннеди, вдове убитого президента. Все, что ей осталось, – это уныние, слезы, одиночество и горечь. В пятьдесят три года у нее остановилось сердце.

В тот день Карлотту обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, она вздохнула с облегчением при мысли, что и лично она, и планета Земля избавились от этой самозванки; с другой – испытывала толику сострадания к покинутой всеми женщине с надтреснутым голосом, которая умерла в одиночестве, без любви, за задернутыми шторами квартиры на авеню Жоржа Манделя, как Виолетта в «Травиате», которую она когда-то воплотила на сцене. Эта неожиданная жалость, несомненно, была вызвана тем, что Карлотта в тот момент переживала дорогостоящий развод со своим мужем-импресарио, за которого вышла замуж забавы ради.

Она постепенно расставалась с профессией. Но ее заставлял остановиться не голос – по-прежнему звучавший уверенно,